Конечно я согласен с основным тезисом: никакой поэтизации уголовщины у русского народа не было. Но беда в том, что доказать это невозможно в принципе. Весь вопрос в понимании слова «уголовщина». Единого понимания этого слова нет. Для одних это только чистый криминалитет, направленный исключительно на свое личное обогащение. Для других — любые антизаконные действия.
Кто были те же казаки? Уголовники? Или южный щит России? А ведь они выступали в обоих ипостасях. И современные им власти называли их обычно ворами. Исключения делались только когда нужда засатвляла обращаться к военным силам казаков.
Тот же Степан Разин выступал и как уголовник (грабеж караванов на Волге) и (нападая на мусульманские города) как борец с мусульманскм владычестывом, содействующий национальным интересам России, и как вождь социального протеста.
Я надеюсь, вполне понятно стремление народа романтизировать, поэтизировать социальную борьбу и ее героев? Власти предержащие с их методами социального доминирования (купля-продажа людей, порки и казни крепостных, право первой ночи и т.д.) с точки зрения народа были ничем не лучше разбойников порой. Так что воспевать образы Разина, Пугачева, равно как и Робин Гуда, было вполне нормально для нормального народа, имеющего хоть каплю собственного достоинства. Как для балканских народов воспевать юнаков, которые с точки зрения турок были бандитами и уголовниками.
А что уголовники примыкали к любому социальному или национальному протесту для своих целей — тоже вполне естественно. Вообще грань между уголовником, бандитом и владетельным герцогом лет 400 назад была весьма условной, зависящей от точки зрения.
И сегодня дело личного вкуса — воспринимать террористов-народников, которые в том числе и банки грабили, или большевиков, как уголовников или как героев социального протеста. Здесь вы никого не убедите.
А широкое проникновение в культуру, уже не народную, а действительно практически полностью интеллигентскую, уголовной романтики в химически чистом виде, когда романтическим героем становится законченный эгоист, совершающий преступления исключительно ради собственного блага, действительно стало происходить только в послереволюционное время. Когда крестьянство перестало быть не только создателем культуры, но даже ее носителем. Когда основным носителем культуры стала городская интеллигенция и примыкающее к ней, подделывающееся под нее мещанство.